Смутное время конца XVI — начала XVII века спустя несколько столетий будет названо историками гражданской войной. Все сферы жизни Руси испытывали невиданные ранее потрясения. Политический кризис дополнял экономический, экономический — сопровождался социальным, социальный — духовным. В итоге сам факт существования Русского государства оказался под вопросом.
Водоворот гражданской войны выталкивал на поверхность самозванцев и лжепастырей, а то и просто разношерстные банды беспринципных авантюристов, любителей легкой наживы. Пространство поистине безграничной царской власти, созданной Иваном Грозным, сокращалось с неумолимостью шагреневой кожи, сама же страна, казалось, вот-вот превратится в географическое понятие. Ключевые ценности — и среди них жизнь и достоинство человека, авторитет государства и Церкви — уже мало что значили. Наверное, одним из ярких символов Смуты можно считать церковь Живоначальной Троицы в подмосковном селе Вязёмы. Разорившие ее малороссийские казаки и поляки (среди которых, замечу, были не только католики, но и православные) оставили на ее стенах свои «автографы», а сам храм превратили в кабак и притон для азартных игр.
Скорее всего, будущий Патриарх был ровесником Ивана Грозного: родился он около 1530 года, но где — неясно. Одни источники называют местом его рождения Казань, другие говорят, что он был донским казаком, а затем стал священником в Казани. Некоторые исследователи полагают, что святитель Ермоген мог происходить из посадских или служилых людей, иные считают, что он принадлежал к княжескому роду Голицыных. Но так ли это важно? Одним из главных событий в жизни святителя стало обретение в июле 1579 года чудотворной Казанской иконы Божией Матери. Тогда, будучи еще приходским священником храма святого Николая Гостиного, святитель Ермоген (его мирское имя нам неизвестно) стал одним из основных участников обретения святыни и записал краткое сообщение о чуде, посланное Ивану Грозному. С момента обретения Казанская икона стала особо чтимой святыней для святителя Ермогена. Со временем он добьется того, что этот образ станет одной из важнейших святынь Российского государства. Около 1594 года, в бытность митрополитом Казанским, святитель Ермоген напишет подробную «Повесть о честном и славном явлении образа Пречистой Богородицы в Казани и о чудесах, бывших от него», основной источник по истории его обретения и прославления. Повесть сохранилась в автографе, который ныне хранится в отделе рукописей Государственного исторического музея в Москве. В Казани святитель создаст типографию, и одними из первых ее изданий станут печатные службы Казанской иконе Божией Матери. А более чем три десятилетия спустя после обретения этот образ станет полковой иконой Второго ополчения, получившего благословение Патриарха Ермогена, и освобождение Москвы от поляков свяжут с чудом от этой — уже одной из важнейших государственных святынь — иконы.Архиерейское и архипастырское служение святителя Ермогена вобрало в себя все годы Смуты, а его подвиг закрыл ее наиболее трагические страницы. С его биографией всесторонне можно ознакомиться в многочисленных научных трудах, посвященных этой трагической эпохе в истории Русского государства, энциклопедических и духовно-просветительских статьях. Наша задача иная — понять узловые пункты земной биографии святителя, в которых наиболее ярко проявились черты его пастырского и патриотического служения. Впрочем, весь жизненный путь святителя Ермогена показывает, что духовный подвиг здесь неотделим от гражданского, что типично для многих святителей эпохи Московской Руси.
13 мая 1589 года святитель Ермоген (к тому времени принявший монашество) был возведен в сан митрополита Казанского и Астраханского, третьего по чести иерарха Русской Православной Церкви после Патриарха и митрополита Новгородского). Сложность управления епархией заключалась не столько в том, что она являлась одной из самых обширных на южных границах Руси. Эта сравнительно молодая епархия (она была учреждена в 1555 году, в ее каноническую территорию вошли бывшие Казанское и Астраханское ханства) была, наверное, самой многонациональной в Русском государстве. Ее населяли русские, татары, чуваши, марийцы и другие народы Поволжья, многие из которых исповедовали ислам, и взаимоотношения христианства и мусульманства были здесь весьма непростыми. В 1602 году, чтобы улучшить духовное управление этим краем и усилить миссионерскую деятельность, святитель Ермоген выделил из епархии Астраханскую епископию, более спокойную в конфессиональном плане, а за собой оставил сложный во всех отношениях Казанский край. Отныне его титул стал звучать как митрополит Казанский и Свияжский.
В заботах о епархии, святитель Ермоген не отрывал миссионерскую деятельность от просветительства. Выше уже говорилось об открытии типографии в Казани — деле на Руси, а тем более вдалеке от столицы, не только новым, но и новаторским. Она стала третьей после Москвы и Александровой слободы, учрежденных Иваном Грозным.
Можно сказать, что именно в Казани святитель показал свое понимание подвига: просветительство и мученичество за веру для него были неотделимы от ратного подвига. В 1595 году митрополит Ермоген с благословения Патриарха Иова провел обретение мощей и канонизацию просветителей Казани — архиепископов Казанских Гурия и Германа и епископа Тверского Варсонофия. А вместе с канонизацией Казанских мучеников Иоанна, Петра и Стефана, принявших смерть за нежелание отказаться от веры (1592), впервые стало совершаться особое поминовение воинов — христиан, павших во время взятия Казани в 1556 году
Смерть царя Федора Иоанновича (1598) застала святителя Ермогена в Москве. Пресечение правящей династии поставило всех перед нелегким выбором нового государя. Вместе с другими иерархами святитель участвовал во всенародном молении у стен Новодевичьего монастыря, прося Бориса Годунова вступить на престол, присутствовал он и на Земском соборе, избравшем Бориса Годунова царем. И здесь важно подчеркнуть самое важное обстоятельство, определившее дальнейшие поступки святителя: острое понимание того, что после пресечения династии залогом устойчивости государства является законно избранная власть православного царя.
В 1603 году монах-расстрига Юрий Отрепьев (в иночестве Григорий), выдавший себя в Речи Посполитой за «чудесно спасшегося» царевича Дмитрия, сына и наследника Ивана Грозного, в сопровождении небольшого отряда поляков перешел границу Руси. Усилия Бориса Годунова остановить его продвижение к Москве были напрасны. Самозванца признали законным правителем. С его появлением скрытая гражданская война, не выходившая за пределы интриг отдельных кланов в борьбе за власть, стала перерастать в открытую фазу или, говоря проще, в масштабные вооруженные столкновения.
20 июня 1605 года «царь Дмитрий Иванович» торжественно въехал в Москву и занял «отеческий» престол. Началась мрачная эпоха нестроения государства и Церкви. Патриарх Иов, державшийся определения Освященного Собора, признавшего Отрепьева самозванцем и предавшего его анафеме, не признал новоявленного правителя. Уже 24 июня, через три дня после вступления в Москву, самозванец собрал правящих архиереев и потребовал сместить святителя Иова по причине его старости и слепоты и избрать нового главу Церкви — архиепископа Рязанского Игнатия. Грек по происхождению, он первым из архиереев признал «истинность» царя еще на пути в Москву. Архиереи подчинились, и святитель Иов отправился в ссылку в Старицу. Однако смена Патриархов не была законной: святитель Иов не был ни низложен, ни тем более лишен сана (что было прерогативой Священного Собора). Избрание же Игнатия проводил собор архиереев с подачи царя, что противоречило и церковным канонам, и светскому законодательству (решение не было утверждено Боярской думой). К тому же по Москве упорно ходили слухи, будто новый глава Церкви является униатом и будет немало способствовать насаждению католичества в России.
Лжедмитрий полагал, что лояльность архиереев можно купить. На следующий день после назначения Игнатия Патриархом он учреждает сенат, куда помимо Речи Посполитой включает не только представителей знатнейших боярских родов, но и всех русских архиереев. Одно из первых мест достается митрополиту Казанскому и Свияжскому Ермогену. Вызванный в Москву, святитель не стал послушным исполнителем воли самозванца. Уже в конце лета или начале осени 1605 года, накануне приезда «гордой полячки» Марины Мнишек, невесты Лжедмитрия, Ермоген вместе с епископом Коломенским Иосифом (которому также принадлежало одно из первых мест в сенате) заявил царю, что его брак будет беззаконным, поскольку его избранница не крещена в православие. Подчеркнем, что предстоящую женитьбу православного царя на ревностной католичке святитель Ермоген воспринял как извращение природы царской власти. Его требование поддержали и многие настоятели московских храмов.
Сначала самозванец пошел на уступки и испросил разрешения у находившегося в Москве папского нунция разрешения, чтобы Марина Мнишек хотя бы внешне соблюдала православную обрядность. В этом вопросе он нашел горячую поддержку у Патриарха Игнатия. Но, поскольку святитель Ермоген оставался непреклонным, а Рим настаивал на сохранении вероисповедания невесты, Лжедмитрий решил действовать испытанным способом: лишить непокорного архиерея сана, сослать в Казань и заточить в одном из отдаленных монастырей. Был поднят и компромат, сохранившийся в делах приказа казанского дворца: доносы на святителя, «кои на него с Казани русские люди делали».
План не удался. Святителя спасла отдаленность Казани и последующие события. 17 мая 1606 года в Москве вспыхнуло восстание, умело инспирированное Василием Шуйским и его сторонниками. Самозванец погиб. Почти сразу же Игнатий был сведен с престола Архиерейским Собором. Государство осталось без царя, а Церковь — без Патриарха.
Василий Шуйский был «наречен» на царство неожиданно быстро — 19 мая. На следующий день по стране были разосланы крестоцеловальные клятвы о его восшествии на престол. 1 июня он был торжественно венчан на царство. Собственно говоря, слабость Василия Шуйского как правителя заключалась в том, что он не был, подобно Борису Годунову, избран Земским собором, а получил трон на второй день после убийства Лжедмитрия «за прошеньем… Освященного Собора, и за челобитьем бояр и околничих, и дворян, и всяких людей Московского государьства». Единственным — и в той ситуации очень весомым — достоинством, позволившим новому царю взойти на престол, было происхождение от общего корня с угасшей династией: род Шуйских восходил к святому благоверному князю Александру Невскому.
Почти сразу же после венчания Василия Шуйского митрополит Ростовский Филарет (Романов) привез в Москву мощи святого царевича Дмитрия (3 июня) — его канонизацией новый царь хотел обезопасить себя от появления новых самозванцев. А ровно через месяц Освященный Собор избрал новым Патриархом святителя Ермогена: сказалась духовная стойкость, с которой святитель противостоял самозванцу. С этого момента начинается новый этап его служения государству и Церкви.
Власть царя и Патриарха была восстановлена. Но гражданскую войну это остановить уже не могло. Блестящий придворный интриган, Шуйский оказался слабым правителем, к тому же законность его избрания на престол повисла в воздухе. Многие уезды царем его не признали. Но даже такой царь, как считал не только святитель Ермоген, был необходим для восстановления нормального порядка на Руси. Поддержка Патриархом царя более всего напоминает попытку восстановить в условиях жесточайшего политического кризиса традицию симфонии властей, примером которой для святителя, без сомнения, был подвиг святых митрополита Филиппа и Патриарха Иова.
Надо сказать, что новый глава Русской Церкви прекрасно осознавал сложность положения, в котором он оказался после избрания: святитель Иов, незаконно сведенный с престола и даже оставаясь в ссылке, фактически был законно избранным Патриархом, хотя по состоянию здоровья уже не мог руководить Церковью. Архипастырство двух святителей, избранных Освященным Собором, разделило царствование Лжедмитрия.
Однако решение этого вопроса было отложено из-за продвижения к Москве отрядов Ивана Болотникова, который провозгласил себя воеводой чудесно спасшегося царя Дмитрия. Бунтовщиков поддержали жители многих российских уездов. Патриарх Ермоген предъявил восставшим обвинение в порушении веры и Церкви. Однако святитель вовсе не желал великого кровопролития. В конце осени 1606 года был созван Освященный Собор, который решил вопрос о жителях Свияжска, которые вначале поддержали Болотникова, но затем, вразумленные митрополитом Казанским Ефремом, повинились. По решению Собора святитель Ермоген отослал в Свияжск разрешительную грамоту, сняв с них обвинения. После разгрома болотниковцев под Коломенским (2 декабря) грамоты с требованием повиниться перед государем были посланы в другие города, поддержавшие Болотникова: Тулу, Венёв, Епифань, Ряжск и др.
Собор также решил вызвать в Москву Патриарха Иова «для его государева и земскаго великаго дела». Это был важнейший дипломатический шаг, который был способен обеспечить преемственность патриаршей власти, а население Руси — освободить от клятв, данных самозванцу при его вступлении на престол. Шаг, который некоторые современные историки по значению приравнивают к Земскому собору. Святой Иов, несмотря на телесную немощь, согласился на утомительную для него поездку (заметим, новопоставленный Патриарх Игнатий благословения от него не получил) и в феврале 1607 года прибыл в столицу. 20 февраля оба святителя вошли в Успенский собор и все собравшиеся в храме подали святителю Иову челобитную. В ней они приносили бывшему Патриарху покаяние в том, что изменили клятве, в свое время данной Борису Годунову, и, не послушавшись своего архипастыря, присягнули самозванцу. Люди умоляли Первосвятителя простить им совершенные ранее клятвопреступления и измены. Тут же с амвона была оглашена разрешительная грамота, составленная от имени обоих Патриархов и Освященного Собора. В ней объявлялось о прощении всех прегрешений и содержался призыв к общей молитве об укреплении мира и любви, согласии в государстве и победе царя над врагами.
Но даже искреннее раскаяние не могло остановить гражданской войны. В июне 1607 года в Стародубе объявился новый самозванец, объявивший себя «спасшимся» царем Дмитрием Ивановичем, нашедший поддержку у казаков и уцелевших сторонников Болотникова. К самозванцу примкнули и отряды поляков, оказавшиеся у себя в стране вне закона после мятежа против короля Сигизмунда III. В июне самозванец дошел до Москвы, но, потерпев поражение в битве при Ходынке, обосновался в селе Тушине. В стране сложилась опасная ситуация двоевластия. Часть уездов осталась верной Шуйскому, часть — поддержала Лжедмитрия II. В тушинском лагере сложилось собственное правительство с Боярской думой. Самозванец, демонстрируя «родственные чувства», назвал Патриархом плененного митрополита Ростовского Филарета, который по первой жене Анастасии Романовне приходился племянником Ивану Грозному. В его каноническое подчинение были отданы области, присягнувшие Лжедмитрию. Фактически самозванец дал понять, кто станет на Первосвятительский престол в случае захвата Москвы, хотя «название» Патриарха соответствовало польским обычаям и никогда не применялось на Руси.
Святитель Ермоген весь авторитет и силу слова употребил в защиту Шуйского. В грамотах, посланных в Тушинский лагерь, он приравнял измену законному царю к отпадению от Церкви и православной веры и обещал тем, кто одумается, прощение грехов и клятвопреступления. Когда же 25 февраля 1609 года в Москве начался мятеж и его участники, опираясь на скоротечность избрания Шуйского царем, потребовали его низложения, самого же Патриарха казнить, святитель вышел к волнующейся толпе и с Лобного места обрушился на них со всей силой красноречия. Низложения царя, на котором нет вины во многих кровопролитиях и мятежах, убеждал он, желают лишь немногие изменники, но не «весь мир». Что же до его избрания, то, как полагал святитель Ермоген, весь опыт строительства единого Русского государства свидетельствует, что «дотоле Москве ни Новгород, ни Казань, на Астрахань, ни Псков, ни которые городы не указывали, а указывала Москва всем городом».
Впрочем, даже разгром Тушинского лагеря уже мало что мог изменить в судьбе Шуйского: ситуация безвластия только усиливалась. Летом 1610 года Боярская дума, в которой преобладали бывшие тушинцы, приняла решение о низвержении царя, мотивируя это тем, что Шуйский, выполняя волю «всего Московского государства всяких служилых и жилецких людей», согласился добровольно оставить престол. 17 июля царь был низложен и насильно пострижен в монахи. Освободившийся престол был предложен польскому королевичу Владиславу, в мгновение ока ставшему «всенародным избранником», а до тех пор покуда он не прибудет в Москву, организовывалось временное правительство из семи бояр. Заговорщики причудливо смешали не самые лучшие прецеденты политической истории Руси: совет из семи бояр уже управлял государством после смерти Василия III ввиду малолетства его преемника, будущего царя Ивана Грозного, да и призвание Владислава мало чем отличалось от почти мгновенного возведения Василия Шуйского на царство.
В создавшейся ситуации Патриарх Гермоген оказался единственным законным носителем власти. И на этом этапе защита государства, неотделимая от защиты веры, выступила на первый план его служения.
Низложения Шуйского Патриарх не признал, а призванию польского королевича воспротивился, считая, что более достойными кандидатами на престол являются православные люди — князь Василий Голицын и четырнадцатилетний Михаил Романов, внучатый племянник царя Федора Ивановича. Вновь он пытался убедить с Лобного места народ: «Мне самому доподлинно известно королевское злое умышленье над Московским государством, хочет он им… завладеть и нашу истинную христианскую веру разорить, а свою латинскую утвердить». К Патриарху прислушались: одним из условий избрания нового царя стало крещение в православие. Это решение, одобренное святителем Ермогеном (при условии, что в намерении королевича не будет обмана), было более конкретизировано и ужесточено в грамоте послам в Смоленск, где в это время находился король Сигизмунд III. Как и водится, послы были обмануты: король объявил, что его сын сам волен в крещении, кандидатуру же русского царя — королевича или самого короля — должен утвердить польский сейм. Пока же суть да дело, в Россию должны войти польские войска для совершенного ее усмирения.
Семибоярское правительство впустило в Москву польский гарнизон. Началась иноземная оккупация. Договор с королевичем Владиславом превратился в фикцию, поскольку стать вместо него русским царем изъявил желание Сигизмунд III. Именно действия поляков в Москве и Смоленске привели к кристаллизации идеи всенародного ополчения для освобождения столицы и восстановления законной царской власти. Идеи, которая горячо была поддержана святителем Ермогеном, которого действия поляков и их русских сторонников превратили в одного из главных организаторов ополчения. Патриарх пригрозил проклятием тем, кто пожелает передать престол польскому королю, и призвал к открытому неповиновению вошедшим в Москву полякам. Что же касается ополчения, которое начал формировать в Рязани Прокопий Ляпунов, то святитель Ермоген благословил его служить королевичу Владиславу только в том случае, если он примет православие. В противном случае ополченцы освобождались от данных ему клятв и призывались в поход на освобождение Москвы.
Авторитет святителя напугал поляков: на подобные меры тот имел полное каноническое право. Прямые переговоры, которые вели и поляки, и члены семибоярской думы со святителем Ермогеном, провалились, так как Патриарх не пожелал идти на компромисс и не подписал грамоты о принесении присяги Владиславу и Сигизмунду III, а также о сдаче Смоленска полякам. Наоборот, от его имени в города России пошли грамоты, призывавшие защитить православие от «врагов креста Христова» и встать на защиту святынь Москвы. «Здесь образ Божия Матерее, вечныя заступницы крестьянския, Богородицы, Еяже Евангелист Лука написал; и великие светилники и хранители, Петр и Алексей и Иона Чюдотворцы; или же вам, православным крестианом, то ни во что ж поставить?» Если внимательно вчитаться в эти слова, то можно понять, что освобождение Москвы от поляков святитель Ермоген провозгласил общенациональной идеей, а его благословение на создание ополчения эту идею укрепило, как укрепил его и непререкаемый авторитет пастыря.
Перепуганные поляки и их сторонники в Москве упрашивали святителя написать ополченцам грамоты, чтобы они не шли к столице. Напрасно. Святитель был непреклонен: «Напишу, чтоб возвратились, если… все… изменники и королевские люди выйдете вон из Москвы… ибо вижу попрание истинной веры от еретиков и от вас, изменников, и разорение святых Божиих церквей и не могу более слышать пения латинскаго в Москве».
Престарелый Патриарх (в то время он разменял восьмой десяток лет) был взят под стражу и изолирован. Правда, на Вербное воскресенье 1611 года (17 марта) он был выпущен, чтобы совершить традиционное шествие на осляти. Достаточно было слуха, будто поляки хотят изрубить Патриарха и безоружный народ во время крестного хода, чтобы в Москве началось восстание. С трудом подавив его, поляки свели святителя Ермогена с престола и заменили его печально известным Патриархом Игнатием, которого Освященный Собор лишил и сана архиерейства.
Но лишить законно избранного святителя сана и общерусского авторитета они не могли. Когда на Светлой неделе к Москве подошло ополчение, поляки под угрозой смерти потребовали, чтобы святитель Ермоген велел ополченцам идти прочь от города, но получили отказ. «Что вы мне угрожаете? Боюсь одного Бога… Я благословляю всех стоять против вас и помереть за православную веру».
Однако из-за распрей предводителей ополчение распалось. Патриарх Гермоген, заточенный поляками в подземную келью Чудова монастыря, только в конце августа смог отправить на волю последнее свое послание, ставшее его политическим завещанием: «Пишите в Казань к митрополиту Ефрему: пусть пошлет в полки к боярам и к казацкому войску учительную грамоту, чтобы они крепко стояли за веру… Да и в Вологду пишите к властям о том, и к Рязанскому владыке: пусть пошлет в полки учительную грамоту к боярам, чтоб унимали грабеж, сохраняли братство и, как обещались положить души свои за дом Пречистой, и за чудотворцев и за веру, так бы и совершили». Именно эта грамота послужила толчком для создания Второго ополчения.
17 января 1612 года, после девятимесячного заточения, Патриарх Гермоген скончался, уморенный голодом. До освобождения Москвы ополченцами Дмитрия Пожарского и Козьмы Минина он не дожил девять месяцев.
Подвиг Патриарха был по достоинству оценен уже современниками. Уже в апреле 1611 года руководители Первого ополчения называли его «новым исповедником», «вторым великим Златоустом» и «истины обличителем». Его могила была найдена сразу же после освобождения Москвы в ноябре 1612 года и стала объектом поклонения ополченцев. Позднее, в царствование Михаила Федоровича, святитель Ермоген был канонизирован как «новый исповедник», а в 1652 году его мощи были обретены нетленными.
Справка «ЦВ»
Гермоген или Ермоген?
Во всех издания до момента прославления в 1913 году патриарх именуется как Гермоген. Но после прославления он становится Ермогеном. Такое решение принял Св.Синод, т.к. святейший патриарх Гермоген сам подписывался именем Ермоген.
А по версии американского историка Грегори Фриза, основная причина в том, что Гермогеном звали опального епископа саратовского, активно выступающего против обер-прокурора Саблера и Григория Распутина. Чтобы не было путаницы и имя нового святого не ассоциировалось с именем опального архиерея, Синод и восстановил древнюю орфографию имени патриарха -«Ермоген».
